Роковая ночь Полдневой
Как в уральском селе хранят память о расстреле почти полусотни жителей и других репрессиях
В российских деревнях не часто встретишь ухоженные пространства и памятники, напоминающие о тяжелом советском прошлом. Село Полдневая в 75 километрах к югу от Екатеринбурга — одно из немногих поселений, где есть мемориал жертвам политических репрессий. Даже в районном центре (городе Полевском) с населением около 70 тысяч такого монумента нет, а в маленькой Полдневой на полторы тысячи жителей он появился 12 лет назад. Жители установили его на собственные деньги в память о страшных событиях 9 февраля 1938 года. Тогда здесь разом арестовали 46 мужчин, а менее чем через месяц, 7 марта, их расстреляли в течение одной ночи.
Как сельчане хранят память о сталинских репрессиях, исследователь сталинизма Олег Новоселов рассказывает в совместном материале It’s My City и издания «Говорит НеМосква».
ПолдневаяВпервые об аресте и расстреле 46 полдневчан я услышал от подписчика своего телеграм-канала «Репрессии в Свердловске» Владилена Есюнина. Среди расстрелянных был его прадед Алексей Раскостов. Владилена вдохновило расследование Дениса Карагодина, и по его примеру он провел свое частное расследование, установив всех сотрудников НКВД Свердловской области, причастных к делу его прадеда.
Большинство расстрелянных 7 марта 1938 года — коренные полдневчане, но среди них также были те, кого раскулачили в начале 1930-х годов и сослали на Урал, например, уроженец Харьковской области украинец Шкрамада.
Основными эпизодами обвинения стали создание контрреволюционной организации с целью свержения советской власти путем вооруженного восстания, участие в карательных операциях белых во время Гражданской войны, организация крушения поезда, поджог общежития, магазина и частных домов коммунистов, антисоветская агитация и даже умерщвление племенного быка в колхозе «Трудовик».
Все 46 человек по материалам дела признали себя виновными. Самыми старшими из них были Сергей Булатов (74 года) и Федор Тупицин (72 года). Самому младшему Алексею Волкову было всего 25.
Протокол заседания тройки при Управлении НКВД по Свердловской области. Архив Владилена ЕсюнинаДаже для «людоедских» 1937–1938 годов это выпадало из «нормы» сталинского террора. Впрочем, эпизод был не единственным испытанием для жителей села. Коллективизация, обвинения в троцкизме, аресты по «польской операции» (репрессии против поляков, проживающих в Советском Союзе, когда были убиты более 111 тысяч человек), обвинения в дискредитации власти во время войны — все это сельчанам пришлось пережить.
В 1956 году расстрелянных полдневчан реабилитировали с формулировкой, что в действительности никакой организации не существовало, она была искусственно создана руководством УНКВД Свердловской области, факты диверсий не доказаны.
Личную историю своей семьи Владилен знает со слов мамы, а та — со слов деда и прабабушки, жены убитого Раскостова. На момент ареста семья жила на разъезде № 79, это небольшая станция рядом со станцией Полевской. Жили в бараке. После ареста прабабушка с детьми переехала на станцию Сысерть, работала там уборщицей. Снова жили в бараке. Весной 1938 года, уже после расстрела мужа, детей в школе на линейке вывели перед строем и сказали, что они дети врага народа. В школу они больше не ходили, всегда были возле матери.
— Что-то где-то работали, что-то зарабатывали. Летом всегда в лесу: дрова, грибы, ягоды, рыбалка, — пересказывает Владилен рассказы родных.
Его дед после Великой Отечественной войны устроился на железную дорогу на станцию Полевской, где работал до пенсии. Там же на станции построил для матери дом, Владилен проводил в нем каждое лето в детстве. В доме висел портрет прадеда. Случалось, мальчик слышал от деда непонятное: «***ные (проклятые) коммуняки».
«Вот бы этим хлебушком самого Сталина покормить»
Главный инициатор установки памятника в Полдневой — учительница истории Валентина Щербакова. Она уже 57 лет работает в местной школе (28 из них завучем) и сохраняет память о кровавых событиях Большого террора.
Валентина Щербакова возле кабинета историиКирпичную одноэтажную школу в Полдневой построили в 1914 году. Потом достроили второй этаж, расширили здание двумя пристроями. Внутри дощатый пол скрипит под ногами, широкая старая деревянная лестница ведет на второй этаж. Валентина Павловна отводит нас в небольшую школьную комнату, которую ей выделили для Музея истории села. Тут же она хранит свой архив.
Валентина Щербакова — коренная полдневчанка. Здесь родилась, здесь выросла, здесь окончила школу. Потом поступила на исторический факультет в Уральском государственном университете в Свердловске, отучилась и вернулась в родное село преподавать.
Впервые о репрессиях Валентина Павловна узнала в 1960-е годы, когда училась в средней школе. Заинтересовалась разговорами мамы с подругами и соседями о судьбах арестованных родственников и знакомых.
Задавала вопросы, за что и почему те были арестованы. Получала ответы: их оговорили, они не преступники.
Всплывали имена тех, кто активно «сдавал» односельчан и соседей, чаще остальных звучало имя Степана Кудели Завьялова. Его называли словом «сексот» (секретный сотрудник, осведомитель КГБ). Валентина значения слова не понимала, но оно казалось ей неприличным, ругательным.
В музее истории селаВ конце 1950-х — 1960-е репрессированные, прошедшие лагеря и ссылки, начали возвращаться в село.
— Было много бывших лагерников, — рассказывает Валентина Щербакова. — Вот, например, Маринина бабушка (вторая учительница истории в школе — прим. ред.). У нее со стороны матери Анецкие, три человека прошли лагеря, и со стороны отца бабушка Мария Степановна просидела в лагерях, кажется, где-то под Копейском на шахтах (арестована 20 сентября 1941 году, приговорена к восьми годам лагерей, реабилитирована в 1965 году — прим. ред.).
Историю ареста Марии Степановны Валентина услышала от нее самой. В сельском магазине она прилюдно в очереди пожаловалась на качество хлеба, сказав: «Вот бы этим хлебушком самого Сталина покормить». И тут же кто-то донес.
После первых реабилитаций тему начали обсуждать открыто: с какой вообще стати мужик с четырьмя классами образования, работающий всю жизнь в селе, был обвинен связях с иностранной разведкой?!
При этом и многие доносчики тогда еще были живы и оставались в Полдневой. Валентина Павловна говорит, что односельчане таили на них обиду, не доверяли им.
Фрагмент архива Валентины Щербаковой«Кроме содрогания ничего не испытываю»
Валентина Щербакова переживает, что в школьной программе слишком мало времени дается на то, чтобы рассказать ученикам о XX веке и объяснить обстановку, в которой оказались люди в тот период. Несколько лет назад со своими учениками она делала проект на тему политических репрессий. Были еще живы многие свидетели тех событий.
Ее ученицы ходили по селу и интервьюировали этих людей, записывали их истории. Также Валентина Павловна со своими учениками совершала, как она сама называет, «рейды» — они делились на группы и объезжали репрессированных и их родственников. Помогали им, вручали угощения.
Чистые улицы и деревянные домики с резными наличниками оставляют приятное впечатление
Только редкие заброшенные дома без хозяев портят картину, кажется, вполне благополучной деревенской жизниА в 2012 году репрессированным поставили в селе памятник.
— На тот момент мой муж был главой администрации села, и я, воспользовавшись этим, погрузила его в свои переживания о том, что нужно ставить памятник. Он со мной согласился, что это будет правильно, — рассказывает Валентина Щербакова. — Вместе поехали к начальнику управления культуры Полевского городского округа Максиму Незлобину. Он нас внимательно выслушал, но сказал: «У нас в Полевском нет такого памятника, а вы в своей Полдневой хотите поставить?»
Словом, не поддержал. И никто из официальных лиц не поддержал, разве что глава администрации Полевского Александр Ковалев, и то в частном порядке: когда сельчане собирали деньги на памятник, он тоже вложил свои. Потом даже приехал на открытие.
Максим Незлобин — брат стендап-комика Александра Незлобина, уехавшего из России. В 2022 году Максим Незлобин был осужден по статьям «Мошенничество», «Незаконное участие в предпринимательской деятельности», «Получение взятки в крупном размере», «Злоупотребление должностными полномочиями». Его приговорили к пяти годам колонии общего режима и штрафу в 4 млн рублей.
Мемориал памяти жертвам политических репрессий в Полдневой
Валентина Щербакова и Олег Новоселов у мемориалаНа установку памятника удалось собрать около 60 тысяч рублей. Проект памятника безвозмездно выполнил художник Валентин Ефремов. Полевской предприниматель Михаил Колмогоров предоставил технику и мрамор. Каменную глыбу змеевика выбрали на ближайших отвалах отработанной пустой породы. Исполнитель работ проникся идеей и взял только ту сумму, которую удалось собрать.
1 сентября 2012 года состоялось открытие. Валентина Щербакова вспоминает, что «пришло очень много народу», больше ста человек — из самой Полдневой, из Полевского, из Екатеринбурга. Был на открытии и отец Илья, служитель местной церкви, который освятил памятник.
На главной площади находится здание бывшей церкви, которую заложили в 1844 году. В 1938 году колокольню снесли, церковь закрыли, превратив в сельский магазин
Теперь он делит здание с вновь действующей церковью. На ее стене написано «Навальный»С тех пор каждый год в День памяти жертв политических репрессий 30 октября в школе проводят мероприятия — дети читают стихи, Валентина Павловна делится своими находками, которые удалось отыскать в архивах и узнать из разговоров с родственниками репрессированных, другие приглашенные вспоминают рассказы своих дедушек и бабушек. Однажды проводили шествие по селу со свечами.
На вопрос о современной ресталинизации — попытках обелить Сталина, установке памятников и барельефов, уничтожении табличек «Последнего адреса» (памятных табличек на домах, откуда забирали репрессированных) — учительница отвечает сдержанно:
— Памятники, установленные в сталинскую эпоху, может, и не стоит полностью рушить — это наша история, какая бы она ни была. Но зная теперь, что от массовых репрессий погибло так много людей, вряд ли стоит возвеличивать этого человека. Кроме содрогания я ничего не испытываю. И еще раз убеждаюсь, как важно изучать историю не эпизодами, а систематически и глубоко.
Сейчас Валентина Павловна готовит ко второму изданию книгу об истории села «Полдня до Полдневой». Первый тираж (около 150 экземпляров) раскупили уже в ходе презентации. А 30 октября в селе вновь состоятся ежегодные мероприятия в память о жертвах сталинского террора.
— Пока я жива, каждый год будем проводить, — обещает Валентина Павловна.
«Приехал с работы, не дали ни поесть, ни переодеться. Забрали и увели. Больше семья его не видела»
Недалеко от школы находится станция Полдневая. Именно с нее увозили арестованных полдневчан в феврале 1938 года в Свердловск, где позднее и расстреляли.
По рассказам Валентины Щербаковой, многие свидетели тех событий описывали, как на станции в течение всего дня стоял вагон для перевозки скота. Аресты шли весь день, с утра до поздней ночи. Дочь Федора Ямщикова, одного из расстрелянных, вспоминала: пришли трое — местный милиционер и двое «чужих». Спросили отца. Тот был на работе на лесозаготовках. Должен был вернуться к пяти. К этому времени за ним пришли. Не дали ни поесть, ни переодеться после работы, забрали и увели. Больше семья его не видела.
Подпись: Станция ПолдневаяУ жительницы села Любови Тупицыной в роду тоже есть репрессированный — отец Иван Ямов. Его фамилия есть на памятнике, но Ивана не расстреляли, а годом раньше сослали в лагеря на десять лет. Во время коллективизации в 1930 году Ямов недолгое время был председателем полдневского сельсовета, сам участвовал в коллективизации. Потом работал на руководящих должностях на разных полевских предприятиях.
В начале 1937 года Иван был директором Полевского хлебозавода. А в феврале того же года его арестовали за то, что будучи красноармейцем, состоял в бригаде Сергея Мрачковского, которого в 1936 году расстреляли как соратника опального революционера Льва Троцкого. Затем добрались и до многих из тех, кто был с ним связан.
Любовь Тупицина в огородеЛюбови Ивановне 92 года, мы застаем ее за работой в огороде. Услышав, что хотим поговорить об отце, она приглашает нас в дом — бревенчатую избу на два окна с русской печью и полатями. Вскипятив чай, начинает свой рассказ.
— Давайте поближе подсяду, — предлагаю.
— Да я все слышу. Не слышу только то, что мне не хочется! — отшучивается Любовь Ивановна.
Любовь Тупицина рассматривает фото отца на распечатке из архива
Отец Любови Тупициной, арестованный Иван Ямов. Источник ГААОСО Р-1 оп.2 ед.хр.16201Отец, говорит Любовь Ивановна, был «настоящим коммунистом»:
— Он эту советскую власть здесь завоявывал (завоевывал). Мою маму он же раскулачивал, а потом пришел на ней же жениться. Думал, у них припрятано много всего, и жениться решил... Ее мать ей и говорит: «Пойди за него, может, оставят нас в покоя-то». То коров, то лошадей уводили. А отец нас пятерочку нарожал и маму оставил с нами, ушел к другой.
Потом, правда, четверых детей выкрал, и до самого ареста Ивана маленькая Любовь жила с мачехой.
— Маме какая-то женщина сказала: «Не переживайте, скоро его посадят, и ты заберешь детей обратно». Когда посадили, мать забрала нас у мачехи. Жили мы плохо. Мама не робила (не работала). Я по нянькам ходила, в совхозы ходила, полола. Нас там хотя бы кормили, — вспоминает Любовь Тупицина.
Отец из лагеря присылал письма. Люба была неграмотной, но мать читала его письма вслух. В 1947 году освободился, вернулся в прежнюю семью, мать приняла. Работал прорабом в Косом Броду, а жил в Полдневой. Когда достроил объект, снова был арестован. Отправили на сей раз в Ангару в Красноярский край на поселение (выселение из места проживания в отдаленные районы страны без права покидать пункт пребывания — прим. ред.). Там он женился в третий раз, а после освобождения вновь вернулся в Полдневую. Только на сей раз бывшая жена не приняла.
Выписка из протокола Особого Совещания при МГБ СССР от 06.08.1949 года. ГААОСО Р-1 оп.2 ед.хр.16201Отца сдал все тот же Куделя, о котором мы писали выше. Ямов тогда на руководящей должности был и «жил справно», а Куделя — бедно, «вот и завидовал», объясняет Любовь Ивановна. Когда Иван вернулся в село в 1947 году, первым делом пошел к доносчику. Мать тогда сказала: «Ну все, убьет».
— В итоге глядим: бутылочку распили и радехоньки расстались, ничего не сделал ему, — вспоминает собеседница.
— А в селе что-то говорили о тех днях, когда арестовали разом большую группу мужчин в феврале 1938 года? — спрашиваю.
— Нет, я такого не помню. Кому обсуждать-то было? Целый вагон увезли, а женщины боялись. Слово сказать нельзя, посадят.
— А у вас самой какое отношение было к советской власти?
— Да мне все родня. Мы не задумывались, привыкли жить так. Приспосабливаешься к жизни. Была бы царская власть, жили бы с царской. Когда мне было семь лет, все девки в школу идут, а меня в няньки отдали. Какая мне политика?
Весь разговор Валентина Щербакова сидит с нами и делает пометки у себя в блокноте, тоже задает вопросы — для переиздания книги. Работаем, получается, в паре. Когда прощаемся, Любовь Ивановна провожает, наставляя: «Айдате (идите) с Богом...».
Любовь Ивановна выходит нас провожать«Дети пугают друг друга, мы, младшие, прячемся под кровать»
Семья потомков братьев Анецких, их фамилии первые в списке на памятнике, живет чуть дальше, в квартале двухэтажных «совхозных» домов на улице Комсомольской. Здесь мы встречаемся с Любовью Гусевой, племянницей репрессированных поляков и хранительницей семейного архива.
Совхозные двухэтажные дома в ПолдневойВпрочем, возможно, они и не Анецкие вовсе — всю жизнь семья скрывала фамилию.
— Мы все еще не знаем, как правильно. Есть три варианта: Анецкий, Анецко, Анецких. У всех детей были разные окончания, и на памятниках теперь разные окончания, — рассказывает Любовь Гусева.
Любовь ГусеваСупруги Иван и Виктория Анецкие оказались на Урале в начале XX века, из Польши их выселили в Сибирь. В конце февраля 1938 года 69-летнего Ивана Ивановича и 62-летнюю Викторию Брониславовну, их дочь и трех сыновей арестовали в рамках «польской операции». Отца, мать и дочь освободили почти через год, а трех сыновей осудили на десять лет каждого.
Виктория Аннецкая с внучкой Любовью Гусевой. Родители много работали, и воспитанием Любови занималась, по сути, бабушка
Кузьма Аннецкий (осужден на 10 лет)Из материалов следственного дела. Жалоба Кузьмы Ивановича Анецкого на имя Верховного прокурора СССР 04.02.1939 года Вятлаг, 1-й лагпункт:
«Припровожден в Свердловскую тюрьму 3/III 38г., где следователем мне был предложен на подпись фиктивный протокол, якобы совершенных мной вредительских актов и что будто бы завербован в контрреволюционную организацию. Я был крайне удивлен таким предложением, но следователь сказал мне, что беспокоится я не должен, так как это делается для пользы государства и что к 1 мая я буду свободен. До допроса в камере был „октив“ из самих же арестованных, который вел среди арестованных разъяснительную работу и агитировал за подписи фиктивных протоколов. Считалось, что тот, кто не подпишет протокол не доверяет органам НКВД и тем самым является врагом народа. Не подписавшие протокол подвергались репрессиям в виде переброски в карцер, отказа свиданий и передач и проч.» (орфография и пунктуация автора сохранены — прим.ред.)
Любовь Михайловна рассказывает, что несмотря ни на что, Сталина никто в репрессиях не винил. Говорили, что виноваты стукачи и наговоры. Но черный «воронок» стал главным ужасом детства.
— По улице едет, все кричат: «Черный воронок!» Дети пугают друг друга, мы, младшие, прячемся под кровать, сидим, дрожим там. Это воспоминание осталось на всю жизнь.
Выписка из протокола Особого совещания при НКВД СССР от 19.09.1938г. ГААОСО Р-1 оп.2 ед.хр.28464Как сложилась судьба сотрудников НКВД, причастных к репрессиям в селе Полдневая
Многих из них также коснулись репрессии. Ниже перечислены те, кто был причастен и к расстрелу, и к делам Ямова и Анецких.
Даниил Варшавский. Капитан, заместитель начальника НКВД Свердловской области. Утвердил обвинительное заключение. В январе 1940 года осужден на 15 лет. Как и люди из списка ниже, по «антисоветским» статьям 58.-7, 58-11. В его приговоре можно прочесть следующее:
«Будучи тесно связан с руководящими участниками антисоветской заговорщической организации, существовавшей в органах НКВД, совместно с ними в своей практической работе в период 1937–1938 гг в бытность на работе в УНКВД Свердловской области, проводил вражескую деятельность, нарушал социалистическую законность, проводил необоснованные аресты граждан, фальсифицировал следственные документы, применял незаконные методы при ведении следствия, каковые извращения повлекли за собой тяжелые последствия».
Вениамин Воскресенский. Начальник отделения четвертого отдела НКВД Свердловской области. Составил постановление на арест. 30 мая 1942 года осужден и приговорен к расстрелу, позже приговор заменили на десять лет.
Иван Герасимов. Сержант четвертого отдела, подчиненный Воскресенского. Также подписал постановление на арест. Осужден не был. Войну закончил в звании майора. Умер в Свердловске в 1951 году.
Евгений Солонович. Сержант четвертого отдела НКВД. Проводил допросы. В августе 1942 года пропал без вести будучи сотрудником Особого отдела 39-й стрелковой дивизии.
Василий Караваев. Сержант четвертого отдела НКВД. Участвовал в допросах. Не арестовывался, войну закончил в звании капитана.
Александр Бородин. Помощник начальника отделения 4-го отдела. Согласовал обвинительное заключение. Уволен из органов НКВД в июне 1941 года и осужден на восемь лет.
Репрессии частично коснулись и членов тройки Свердловской области, по решению которой расстреляли 46 жителей Полдневой. Помощник начальника Свердловского НКВД Яков Дашевский и начальник Свердловского НКВД Дмитрий Дмитриев были расстреляны в марте 1939 года.
Третий член тройки, прокурор Филипп Петровский, репрессий избежал. Был уволен со службы в 1952 году. Умер в Москве в 1974 году.
It`s My City